Готовая курсовая работа
на тему:«Кофейня как территория и средство европейской межкультурной коммуникации»
Цена: 1,200 руб.
Номер: V8841
Предмет: Искусствоведение
Год: 2008
Тип: курсовые
Отзывы
После новогодних праздников буду снова Вам писать, заказывать дипломную работу.
Буду еще к Вам обращаться!!
СПАСИБО!!!
Спасибо, что ВЫ есть!!!
Официальная» история кофе в России начинается, по общепринятому мнению, с 1665 года. Среди примет «хорошей жизни» и «тонкого вкуса» особое место отводится «кофию» и шоколаду — атрибутам входящего в мо-ду европейски-облагороженного быта.
Уточнение символического контекста, сопутствовавшего распростра-нению в Европе кофе и какао, позволяет говорить о том, что кофе в целом представляет к концу XVIII — началу XIX века ценности буржуазной куль-туры, тогда как шоколад и какао — ценности аристократического быта. Для России того же времени эти различия не столь существенны: важно, что и кофе, и какао, и шоколад ассоциативно связываются с заморским импортом, включающим в себя неизвестные ранее пряности и растения, и вместе с тем с цивилизаторскими достижениями европейского и ориентирующегося на него русского Просвещения. В 1786 году в комедии Хераскова «Ненавист-ник» Грублон самодовольно восклицает: «Все лепятся вкруг нас; и только день настанет,/ То всякой кофе, чай, вино и пиво тянет;/ Чего в быту своем не видывал иной». Комедийные рассуждения о дороговизне кофе, впрочем, преувеличены. Иван Дмитриев, юность которого прошла в те же годы в за-холустном Симбирске, предвидел удивление читателя середины 1820-х го-дов, вспоминая как раз о доступности заграничных товаров: «фунт амери-канского кофе — кто ныне тому поверит? — продавался по сороку копе-ек» . Дело, вероятно, было поэтому не столько в цене, сколько в репутации, связывавшейся с иноземным продуктом: провинциальный обыватель по-прежнему предпочитает ему сбитень и квас. Характерно, что в разъяснение «свойств чая и кофе; так же и тех прозябаний, которые вместо чая и кофе можно с пользой употреблять» в 1787 году выходит русский перевод учено-го сочинения К. Меера. Новизна кофе, какао и шоколада вполне осознается вплоть до конца века.
Репутация кофепития в России балансирует между представлением о Востоке и Европе: с одной стороны, оно атрибут восточной экзотики, с дру-гой — европейской культуры. Молодой А. С. Шишков в записках о своем плавании из Кронштадта в Константинополь (1776—1777 гг.) специальное место отводит описанию турецких кофеен . В 1786 году в «Уединенном пошехонце» печатается статья «Примечание о кафейном дереве и плоде она-го, растущего в щастливой Аравии». Еще одно подробное описание кофей-ного дерева со слов некоего путешественника по восточным странам будет опубликовано в 1803 году в «Вестнике Европы». О кофейных деревьях и кофейнях, как отличительной черте восточного быта, будут писать авторы и последующих травелогов. В то же время кофепитие связывается с расшире-нием границ европейской культуры и цивилизационными успехами Про-свещения.
Качество «русского кофе» определяется мерой патриотического энту-зиазма. Путешествующий в 1784 году по Европе Д. И. Фонвизин раздражен увиденным: европейские города грязны, вонючи и развратны. Плохо все, в том числе и кофе: «Я спросил кофе, который мне тотчас и подали. Таких мерзких помой я отроду не видывал — прямо рвотное» .
Тимоти Мортон в работе, посвященной социальным и культурным об-стоятельствам, сопутствовавшим импорту в Европу экзотических пряностей, цитирует Сэмюэля Кольриджа, сатирически оценивавшего в 1795 году за-морские продукты (в том числе кофе и какао) как вполне избыточные для человека европейской культуры: не будь, по Кольриджу, импорта из Вест-Индии, люди не стали бы от того хуже одеваться, питаться и жить. Но Коль-ридж рационально ригористичен: сентиментальное культивирование естест-венности и экзотической пасторали придает новому продукту привкус полу-забытой Аркадии. В России оппонентом Кольриджа мог бы стать чувстви-тельный П. И. Шаликов, воспевающий кофепитие в «Путешествии в Мало-россию» (1803), где он сформулировал свою версию пасторального «Et in Arcadia ego»: «Спросите у меня, что более всего ласкает вкусу? Ответствую: хороший кофе после хорошего моциона. — Божественный нектар! ты усла-дил вкус мой, обоняние и освежил силы моего духа!». А это уже достаточ-ный повод к философствованию (извинительному, как надеется автор, даже во мнении великого Канта) о счастии души — может ли оно зависеть «от чашки кофе, от теплоты желудка, от приятности вкуса». Судя по всему — да; другое дело, что мир несовершенен: «Ах! Если бы кофе мой был содер-жанием новых диспутов в полном собрании старых схоластиков — дру-зей!»
Остается гадать, о чем могли бы диспутировать друзья Шаликова. Не исключено, что о кофейном цвете, только что вошедшем в моду в Париже. С другой стороны, в дискуссиях европейских интеллектуалов начала XIX века кофе и какао — повод к разговору о колониальной политике и, в частности, о работорговле. Отголоски таких споров докатываются и до России. Н. Ра-дищев в «Путешествии из Петербурга в Москву» в главе «Пешки» саркасти-чески упоминает о кофе («Я, по похвальному общему обыкновению, налил в чашку приготовленного для меня кофия и услаждал прихотливость мою плодами пота несчастных африканских невольников»), чтобы усугубить его другим куда более насущным для русского читателя сравнением: «Не слезы ли крестьян своих пьеш» — восклицает на той же странице крестьянка, по-миная господ, смакующих заморские яства, тогда как их крепостные до-вольствуются отрубями и мякиной. В отличие от Радищева, Державин в стихотворении, написанном в 1805 году по поводу дебатов в английском парламенте об отмене работорговли, резонерствует об опасности поспеш-ных решений, повторяя аргументы европейских защитников рабовладения и, в частности, авторитетных критиков концепции «естественного права» (концепции, связываемой с наследием энциклопедистов и ужасами Фран-цузской революции). Рабство, по Державину, оправдано изначальным куль-турным неравенством человечества, избирательной способностью людей к просвещению и усвоению достижений цивилизации. В ряду таких достиже-ний следует оценивать и кофе — напиток, отличающий избранных потреби-телей от прочих:
Прекрасно, хорошо, и можно подтвердить,
Чтоб дать невольникам от их работ свободу;
Но прежде надобно две вещи разрешить:
Льзя ль просвещенный ум привить всему народу
И в равенстве его во всей вселенной зреть?
Коль можно, то с зверьми должно в норах сидеть
И лес звать городом, а пить за кофе воду.
Одобряли современники Державина соответствующие сравнения или нет, но «просветительские» ассоциации, связываемые резонерствующим по-этом с кофепитием, им были определенно ясны: к концу XVIII века такие ассоциации поддерживались, помимо прочего, сравнительно устойчивой ре-путацией кофеен как мест, где встречается и дискутирует образованная пуб-лика. Россия не знала такого расцвета публичного «кофепотребления», ка-кой наблюдается в последнее десятилетие XVIII века в Европе и особенно во Франции, где кофейни приобрели функцию чисто политических клубов. Но отношение к публичному кофепитию было и здесь не лишено представления об общественно значимых дискуссиях. В описании городского быта второй половины XVIII века кофейни подразумевают упоминания о студентах, пре-подавателях и шумных спорах. Н. Тургенев вспоминал о московском про-фессоре А. Ф. Мерзлякове, что «в кофейной он говорит так же, как и на ка-федре». В конце 1810-х годов лицеист Кюхельбекер прославляет кофе в сти-хотворном панегирике как «нектар мудрецов» и «отраду для певцов»:
Пусть другие громогласно
Славят радости вина:
Не вину хвала нужна!
Жар, восторг и вдохновенье
Грудь исполнили мою —
Кофе, я тебя пою;
Вдаль мое промчится пенье,
И узнает целый свет,
Как любил тебя поэт.
Юный поэт упоминает здесь же и о неких врачах — противниках кофе, но их предостережения, конечно, напрасны:
Я смеюся над врачами!
Пусть они бранят тебя,
Ревенем самих себя
И латинскими словами
И пилюлями морят —
Пусть им будет кофе яд.
О тщете медицинских наставлений в глазах современников Шаликова и Кюхельбекера можно судить, впрочем, не только по литературе. Началь-ник Особенной канцелярии министерства полиции М. Я. фон Фок доносил главе министерства полиции А. Д. Балашову городские слухи о положении дел в Москве с началом войны 1812 года: «Многие здешние купцы закупали сахар и кофей и отправляли сии товары обратно через Ригу, Либаву и Го-тенбург в Гамбург, от чего цена на оные веема возвысилась» .
К 1820-м годам кофепитие теряет некогда присущий ему аристокра-тический ореол, хотя и сохраняет некоторого рода «столичные» коннотации, усугубляемые традиционным противопоставлением Петербурга и Москвы.
Похожие работы:
Обучение межкультурной коммуникации в условиях средней школы. ➨
ВВЕДЕНИЕ
В последнее время в связи с гуманитаризацией и демократизацией школьного образования большое ...
Речь как средство коммуникации ➨
ІІІ.Речь как средство коммуникации
Передача всякий информации мыслима только при помощи знаков, вернее знаковых ...
ечь как средство коммуникации ➨
Акт вербальной коммуникации — это диалог, который состоит из произнесения и слушания. Умение проговаривать является ...
Перевод в обучении межкультурной коммуникации ➨
Процесс обучения тому или иному языку, как известно, требует опоры на родной язык. И роль подобной опоры возрастает, ...
Интернет как средство массовой коммуникации ➨
обучения и информирования он превращается в способ развлечения для массы людей. Однако взаимоотношения со «старыми» ...